ЮРИЙ ЧУГУНОВ
ПРОГУЛКИ ПО НОТНОМУ СТАНУ МОЕЙ ЖИЗНИ
АЛЕКСЕЮ КОЗЛОВУ
Друзья конца пятидесятых –
Наставники мои, «профессора»,
Довольно комплиментов смятых,
Хвалу вознесть пришла пора!
Мне захотелось вдруг признаться
Тебе сегодня кое в чем;
Коль хочешь, можешь отозваться
Мне ностальгическим лучом.
Тогда, те три-четыре года,
На что ты старше был меня,
Конечно, «делали погоду»,
К недостижимому маня.
Ты был слегка парадоксален,
Оракульно вещая мысль,
И афоризмы повисали,
Неоном ярким целя ввысь.
Ты для меня тогда был мэтром,
В стихии джаза мудрецом;
Подхваченный попутным ветром,
Я не ударил в грязь лицом?
Для нас был джаз мерилом высшим
Достоинств наших, жизни, чувств…
И сколько нас, что «в люди вышли»,
Его избрав из всех искусств.
И не стесняюсь я признаться,
Что мелодичностью своей,
Ты быстро дал мне разобраться
К чему влечет, и что важней.
Ты строил жизнь, как архитектор,
Все рассчитав, и все учтя,
Но в музыку направлен вектор, -
Она далась тебе шутя.
Твой «Арсенал» всегда клокочет,
Меняясь, как хамелеон;
Он успокоиться не хочет
И стариться не хочет он.
А ты «полтинник» разменяв,
С ним заодно все молодеешь,
Восьмидесятых ритмы сеешь,
Легко на веру их приняв.
Ты, видно, прав, тебе видней,
Но все воротится на круги –
Напоминаньем прежних дней
Звучат «Танго», «Фокстрот» и «Буги».
Уж много лет ты держишь дело –
Крепка ваятеля рука;
С толпой в единоборство смело
Вступаешь весело пока.
И рад я, видя рук излом –
Два символа, с натуры снятых;
Мне этот стиль давно знаком,
Еще с конца пятидесятых.
Московских улиц круговерть
В бороздки черные впечатал;
И тайну, и мечту упрятал
Ты в серебристый тот конверт.
И те полночные скитанья
Саксофонистов молодых,
И все запреты пуританьи
Тех лет далеких и немых.
Пахнуло вдруг волшебным духом
Тех дней ушедших – где же вы!?
Взметнуло тополиным пухом
Неувядающей Москвы.
1986
ДАЛЕКАЯ МУЗЫКА
Мне не однажды пережить пришлось
томящие и странные мгновенья…
В июльский полдень, в зной,
расползшийся и праздный,
в просвете тишины, вдруг незаметно
коснулся слуха моего
невнятный, еле слышимый мотив.
И суть его нехитрая
была неуловима, отчего
дразнили звуки неуловимостью своей,
тая в себе какой-то высший смысл.
Как объяснить такое превращенье?
Откуда тот мотив, заведомо банальный
такую силу вдруг явил?
Как мало надо, чтобы
фантазию разбередить:
мелодии полунамек,
акустикой лесного зала
причудливо преломленный,
и одиночества
с трудом добытая награда.
И было в этом столько грусти,
и так дразняще надо мной витали
обрывки еле слышных фраз,
и тут же ускользали
из рук моих,
как перья синей птицы…
Казалось, — вот сейчас, еще мгновенье
и сложится божественная тема,
достойная остаться на века.
Наверное, так ангелы поют…
Но тут порывы ветра
Те грезы странные внезапно разрушали,
и ангелы, вспорхнув,
пугливо разлетались.
И повторялось так, покуда,
не замер вдалеке последний звук.
И стихло все.
Души порывы улеглись,
и только листьев разговор,
отчаянью глухому вторя,
развеял незаметно это наважденье,
посыпав прахом
несозданную песнь мою.
1986
МУЗЫКА
Да, музыкой в атаку не пошлешь.
Тот барабан не в счет – сначала было слово.
Сначала был приказ: вперед! И не свернешь,
И нами правит смысл его суровый.
Значками нотными сюжет не описать,
Не объяснить природного закона;
И музыкой не станем мы спасать
Достигшего земного рубикона.
Но музыка звучит вокруг – она живет!
То дразнит тайной, то ласкает ухо;
Кончаются слова – и музыка встает,
Завесу приподняв над бездной духа.
В гармонии одной добро и зло,
И зачарованно внимает мир.
Так кобры трепетный дрожит излом
Под звуки флейты, что завел факир.
Покуда музыка из сердца рвется,
Я верю – не погибнет род людской.
Пожар последнею зарею не займется,
Удержанный ее святой тоской.
1987
ПОЭМА ЭКСТАЗА
Александру Скрябину
Надо – вот так, а иначе не надо:
Надо, чтоб лад доверялся бы ладу,
Чтобы аккорды ввергались в пучину,
Чтобы гармонии кровоточили;
Чтобы сознание сладким дурманом
Было бы смято, как флейтою Пана,
И чтобы лампы расплылись от слез,
И по спине чтоб прошелся мороз.
Чтобы безмерная радость гордыни
Горло бы сжала, чтоб волосы дыбом;
В кресло вдавила чтоб грозная сила –
Та, что землян от земли уносила.
Чтобы растаяли прочные стены,
И отлетели бы звуки от сцены,
Нас унося за собой в беспредельность,
Как бы играя, как бы бесцельно
Мир разрушая, и вновь создавая,
Словно шутя, словно с мышкой играя.
Мы этой кошке в зрачок ее черный
Смотрим с надеждой – кот-то ученый,
Может, отпустит, натешившись вволю?!
Не отпускает, катает по полу.
По полю катит, по миру, по небу…
Вот, посмотри-ка, — ты здесь еще не был…
- Хватит, — кричим, — отпусти ради Бога!
Дух отлетит – смерть стоит у порога!
- Смерти не будет – ее не бывает!
Снова фанфары вокруг полыхают;
Пламя слепит, оглушает громада,
Рушится в пропасть бездонного ада…
- Надо — вот так, а иначе – не надо.
- Иначе – не надо!
1988
РОССЫПИ ТАИНСТВЕННЫХ КРЮЧКОВ
Какая радость в жизни мне осталась?
Сесть в электричку, выйти наугад,
и через лес, сквозь дебри, напролом,
местами молодых мечтаний,
лелея одиночество свое,
к реке искать дорогу.
Найти в развале том недостающий,
бродить по исчезающей Москве -
она меж пальцами уходит, как песок,
в небытие.
Еще осталась нотная бумага –
упругие, зовущие листы.
Они ждут россыпи таинственных крючков,
которые скрепляют швы и дыры –
прорехи жизни и судьбы,
рисуя благородные узоры, и превращая
темный смысл спящего сознанья
в щемящие, ласкающие звуки.
Им, только им я доверяю
и неосознанность, и детскость,
и неуверенность, и гордость,
и грязь со дна души –
она лишь легким диссонансом обернется,
не нарушая плавного течения гармонии,
плывущей средь кошмара и безысходности
сегодняшнего дня.
1990
НО ОДНАЖДЫ…
В музыкальном безнадежье
пребываю многолетье.
Отгремели все литавры,
растворился меди глас.
Только тихий звук рояля
в гармонических соцветьях
Отвечает вечерами
и печалит каждый раз.
Где мечты, где упованья? -
затянуло все трясиной,
И надежды вдруг иссякли
в быстром беге хмурых дней.
Значит, то, к чему стремился,
лишь оплыло парафином,
И застыло бесполезно
в торжестве чужих огней.
Партитур напластованье
оседает постепенно.
На желтеющих страницах
спят ненужные значки.
Это осень, а за нею
ляжет снег, а с ним – забвенье.
И умрут немые звуки,
затуманятся зрачки.
Но однажды луч весенний
пробудит от спячки зимней,
Засинеет снова небо,
побежит сильнее кровь.
И с души моей всю накипь
быстро смоет майским ливнем.
Пыль стряхну с листов забытых,
и надежды вспыхнут вновь.
1999 Руза
ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ
«Я помню чудное мгновенье»,
Когда-то Пушкин написал.
А Глинка это откровенье
С волшебной музыкой связал.
Четверостишья половинку
Мы не устанем повторять;
Да, Пушкин был, но был и Глинка! –
Не будем на судьбу роптать.
Великим не грозит забвенье,
Но только Глинка это смог –
Продлить то чудное мгновенье,
направив к музыке в чертог.
2008
