.
Ночную тишину разорвал телефонный звонок. Я вскочил и в темноте бросился к телефону, стоящему на подоконнике.
– Кому не спится в ночь глухую… – злобно прошипел я в трубку первую строчку известного народного стишка. До второй дело не дошло, Гера Бахчиев прервал мой монолог.
– Старик, извини за ночной звонок. Но… – В этом месте он сделал затяжную паузу и, насладившись моим всё ещё сонным сопением в трубку, продолжил с интонацией гоголевского персонажа. – К нам едет… Питерсон. Оскар Питерсон будет в Москве! Как тебе эта новость?
Гоголь продолжился. Возникла немая сцена. Я замер от невероятного сообщения, а Гера беззвучно наслаждался моим ступором.
– Ты не шутишь?
– Нет. Информация железная, от Жорки Панченко. А у него брат, сам знаешь кто.
Это был весомый аргумент. Жорин брат был важной шишкой в ЦК комсомола по линии культуры и уж кто-кто, а он всегда был в курсе событий.
– Когда он приезжает?
– В Москве будет в ноябре. Состоится единственный концерт, в театре Эстрады. Надо будет собраться, всё обсудить.
– Гер, а как быть с билетами?
– Вот это и надо обсудить.
– Я согласен. Когда встречаемся?
– Позвоню. – Медленно, с интригующей таинствен-ностью, как он это умел, Гера закончил разговор. Наверняка, он уже набирал номер другого телефона, потом ещё, и ещё, и ещё и так пока не вызвонит всю свою пухлую записную книжку. Он был помешан на джазе, предан ему и всю свою нерастраченную энергию младшего научного сотрудника института этнографии устремлял на организаторскую деятельность.
Оглушённый сногсшибательной новостью, я держал телефонную трубку, из которой раздавались гудки отбоя, и моё воображение преобразовывало их в музыку. Музыку гениального Питерсона. Мне хотелось тут же поделиться с кем-нибудь этим, пока ещё секретным сообщением, но моя одержимость была явно меньше, чем у Геры, и я отложил все разговоры до утра.
День начался как обычно – троллейбус, метро, автобус, институт. Войдя в лабораторию, я тут же позвонил Жоре Наумову, моему закадычному другу.
– Жора, привет. Ты стоишь? Тогда сядь. Ты сидишь? Тогда сиди и слушай. Скоро в Москву приедет Питерсон. Будет только один концерт в театре Эстрады. Герка уже крутится насчёт билетов. Думаю, мы с тобой попадём, в крайнем случае, попрошу маму.
Жора отреагировал со свойственным ему юмором:
– Хорошая весть. Между прочим, с утра была хорошая примета - в наш ларёк у высотки завезли свежее пиво, и мы со Славой уже отметились. – В трубке раздался хриплый, с бульканьем смех курильщика, но тут же Жора перешёл на серьёзный тон. – На Геру надейся, а вот твоя мама как-то надёжней. Я мечтаю, мечтаю услышать его живьём. А, кстати, с кем он приезжает.
– Наверное, со своим неразлучным Педерсоном на басу. А на барабанах, точно не знаю. Гера мне об этом ничего не сказал, а я сам просто офигел от такой новости и не спросил. Но мне кажется, что и один Питерсон за роялем – это несбыточная мечта. Я вечером заеду с портешком, поговорим.
Звонки раздавались непрерывно.
– А ты знаешь…
– Старик, я узнал…
– Ты в курсе…
– Питерсон приезжает…
– Гера позвонил и сказал…
– Старичок, не знаешь, как там будет с билетами…
* * *
Джазовая Москва уже гудела. Шли дни. Наконец, Питерсон с басистом Нильсом Педерсоном, барабанщиком Джейки Ханна и их продюсером – знаменитым Норманом Гранцем с супругой прилетели в Ленинград. Синхронно с ними в Ленинграде высадился целый десант джазовых активистов, журналистов, музыкантов из Москвы и других городов Союза. Хоть и не было тогда интернета, но новости, порой весьма различные в деталях, поступали быстро, одна за одной. Сообщения от разных людей проходили через множество ушей, и при дальнейшей передаче что-то терялось, а что-то добавлялось. Таковы особенности сарафанного радио, впрочем, современный интернет, ещё как, грешит тем же, и метаморфозы новостей бывают просто фантастическими.
До нас донеслось, что трио Питерсона и сопровождающие пробыли в Ленинграде всего лишь один день. По слухам неутомимый Натан Лейтес вместе с ленинградскими джазменами задумал устроить приём Питерсона в джаз-клубе, но гости отказались от этого предложения. Никто толком не знал, чем было вызвано такое пренебрежительное отношение заморских звёзд к их советским коллегам, но осадок был неприятный и многими воспринят, как тревожный сигнал. Такой жест выглядел весьма странным на фоне сравнительно недавно прошедших гастролей Дюка Эллингтона, его дружелюбии, общительности, открытости, его участии в джемах. Сразу подумалось: «А как всё будет проходить в Москве?».
Следующая новость была о перемещении всей гастрольной группы в Таллинн. Туда тут же рванула целая рать музыкантов, журналистов, активистов, фанатов. По сарафанному радио передавались сплошные восторги о прошедших двух концертах, о программах выступлений, о самом Питерсоне, о многочисленных деталях — важных и нужных для музыкантов, как воздух.
В Москве шла серьёзная подготовка к приезду Питерсона. Бахчиев создал целый штаб единомышлен-ников для решения главного вопроса с билетами на исторический концерт. Гера уже имел опыт по оккупации билетных касс на предыдущих гастролях Дюка Эллингтона и Тэда Джонса, основываясь на нём, он разработал план операции. По этому плану в день, предшествующий продаже билетов, ещё днём в кассу театра Эстрады должна выстроиться очередь. Пусть небольшая, но очередь должна быть обозначена. Часам к десяти – одиннадцати вечера – она должна быть полностью сформирована, люди должны стоять плотно, никого из незарегистрированных, не пропуская в очередь. Вся очередь по плану Геры разделялась на группы, каждую группу курировал свой старший, который каждый час был обязан проверять списки очередников. Стоять надо будет всю ночь, до открытия кассы театра.
И вот этот день настал. Я поехал к театру Эстрады, со мной был Жора Наумов, Коля Починщиков, Марик Иванов. Добравшись до театра, мы увидели змейку очереди, это позже она превратилась в толстую, длинную змею. В очереди полно знакомых лиц. Мы встали в хвосте и наблюдали за суетящимися людьми, которые явно были членами бахчиевского штаба. Среди них я увидел хорошо знакомого мне Алика Кернера. В рыжевато-коричневом кожаном пальто с развевающимися кудрями волос он носился вдоль очереди с тетрадкой в руке.
Вокруг полно знакомых лиц – музыканты, любители джаза. Атмосфера дружественная, незнакомые люди через минуты становились знакомыми. Быстро заводились разговоры о Питерсоне, о предстоящем концерте, о джазе вообще, не иссякали анекдоты, ржачка и, конечно, всё сопровождалось горячительными напитками, благо гастроном за углом. Было прохладно, не лето всё-таки. Над очередью поднимался пар от дыхания сотен людей. Если бы не позитивная энергия, исходящая от собравшихся и соединившая эту массу в единое целое, не удалось бы это стояние.
Приехал Алексей Баташев. Подобно центру кристаллизации он собрал вокруг себя целую толпу, которая жадно внимала каждому его слову. Он хорошо знал весь джазовый мир страны, имел друзей в Ленинграде и Таллинне и обладал самой свежей информацией. Алексей вскользь упомянул о каких-то возникших проблемах между продюсером Норманом Гранцем и нашими чиновниками, связанными с организационными вопросами. Со свойственным ему сарказмом, он поглумился над Госконцертом вообще и московскими чинушами в частности, имея ввиду их непрофессиональность, нерасторопность, идеологическую зашоренность и пофигизм. Но этим он никого не удивил, поскольку все знали, в какой стране мы живём, кто такие большевики и как они решают все вопросы. Всегда через одно место и этим же местом думают. У всех была уверенность в том, что всё решится, как надо, и концерт Питерсона состоится. Не зря же стоим мы в очереди.
В районе полуночи или чуть позже стало происходить что-то непонятное, появилась какая-то суета. Взволнованный Гера, а вместе с ним его помощники собрались в кучку и что-то бурно обсуждали. После этого до всех нас донесли, что параллельно нашей очереди стала выстраиваться другая, которую организовала театральная мафия – спекулянты, зарабатывающие на перепродаже билетов.
Это были серьёзные конкуренты, они готовы были биться за своё место под солнцем ради маячивших барышей. Вопрос стоял так – чей авангард очереди окажется первым у дверей касс, тот и выиграет эту партию. Поэтому главнокомандующий Гера через своих помощников отдал приказ всем сплотиться и всей массой оттеснить очередь спекулянтов, как можно дальше от дверей и от стены театра. Мы с воодушевлением приняли приказ к исполнению, поскольку наглость противников возмутила нас, да и застоялся народ в неподвижности, хотелось какого-то разнообразия. С шумом, гиканьем, с устрашающими размахиваниями рук наша очередь двинулась на противников. Преимущество было на нашей стороне. Во-первых, нас было больше. Во-вторых, мы были объединены идеей, которая может материализоваться только один раз, а ими двигала лишь жажда наживы. В-третьих, у них не было Геры Бахчиева с его помощниками. Этот набор преимуществ позволил нам довольно быстро совершить нужный маневр и занять важные позиции. Очередь уплотнилась и лентой распростёрлась от входа в кассы, вдоль стены, затем делала плавный разворот и направлялась в сторону Большого Каменного моста, заканчиваясь где-то за углом здания. Противник был посрамлён, но его бойцы не расходились, они явно на что-то надеялись и у них тоже был какой-то план.
Рассвело. У дверей появился наряд милиции. И вот час открытия касс наступил. В этот момент со стороны к дверям кассы пытается прорваться большая группа наших противников. Они толкаются, кричат, взывают к милиционерам, что они, именно они, настоящая очередь, вот их списки, что мы нагло и незаконно изгнали их. С нашей стороны под дирижёрский взмах Геры тоже поднялся многоголосый протестный гвалт, и очередь уплотнилась так, что стала единым телом без зазора. Видимо, наш многоголосый гул повлиял на милиционеров и они, надо отдать им должное, заняли правильную позицию, освободив проход для нашей очереди. Под победные кличи в кассу вошли первые наши товарищи.
В руки давали только по два билета. И вот, усталые, счастливые и довольные мы вышли из кассы. Я держал в руке две заветные бумажки и думал о том, как обрадуется Элла, узнав, что операция увенчалась успехом. Она знала и любила слушать Питерсона, больше всего ей нравилось его исполнение «Вестсайдской истории».
* * *
До концерта остался лишь один день. Я нахожусь в приподнятом настроении от предвкушения завтрашнего концерта. Вдруг раздаётся звонок, я снимаю трубку. Звучит знакомый голос, безо всякой проволочки, с места в карьер и быка за рога:
– Привет. Это Баташев. Обзваниваю всех. Слушай, у тебя не намечается лишний билетик? Приехал мой друг, очень достойный человек из Новосибирска, ему обязательно надо попасть на концерт.
– Нет, Лёш. Лишнего нет.
– Может, есть какие-то мысли или возможности?
– Могу попросить маму. Но не обещаю, уж больно мало времени, концерт-то завтра. Я попробую и перезвоню.
Мама работала в Минсвязи, в народе оно величалось, как Министерство связей. Это полностью соответствовало действительности, во всяком случае, применительно к моей матушке. Я позвонил ей на работу и сказал, что мне позарез нужен хотя бы один, а лучше два билета на концерт Питерсона в театр Эстрады. Она была не в курсе, что у меня уже есть два билета, и решила, что эти билеты нужны мне. Я не стал её в этом разубеждать. Она пообещала разузнать. Минут через двадцать звонит:
– Тебе надо подъехать в гостиницу «Центральная», на втором этаже комната с белой дверью, там сидит Т.И. Скажешь, что ты мой сын. Она тебе даст конверт, в нём два билета. Оденься поприличнее. В шкафу лежит запечатанная большая коробка конфет, возьми и передашь ей со словами благодарности. Да, вот ещё что. У тебя полно друзей, но прими к сведению, что больше я помочь с билетами не смогу.
– Спасибо, мамуля! Ты волшебница!
– Нет, я просто мама.
Я тут же перезвонил Баташеву и обрадовал его. Я сделал всё, как сказала матушка, и заветный конверт с билетами оказался у меня в руках. Ближе к вечеру Алексей появился в нашей квартире – по моде усатый, лохматый, с живыми, острыми глазами, с громким голосом и заразительным смехом. В моей комнате на маленьком журнальном столике стояла початая бутылка портвейна, но на моё предложение освежить билеты, Лёша ответил, что не может задержаться ни на минуту, дел ещё слишком много. На том и простились.
* * *
19 ноября. Я примчался с работы. Вся одежда была приготовлена – костюм и белая рубашка были отглажены, бабочка бордо в белый горошек, в тон ей нагрудный платок. Туфли с «разговорами» сверкали идеальной чернотой. Быстро собираемся. Я одеваю своё любимое американское, двубортное пальто из добротного букле времён лендлиза. На ходу голову накрываю фирменной серой шляпой, и мы выскакиваем на улицу. Первая же машина мгновенно отреагировала на поднятую руку. Уф-ф! Вроде успеваем.
В машине тепло, мы молчим, каждый думает о своём. Я – о том, сколько знакомых сейчас встречу, как вместе со всеми буду кейфовать от настоящего, живого джаза, от фантастических музыкантов во главе с самим Питерсоном. Довольно быстро мы проскочили до Большого Каменного моста и вот уже сворачиваем с него, приближаемся к Берсеневской набережной, поворачиваем к театру. Водитель тормозит прямо у подножия лестницы главного входа. На ступеньках, на широкой верхней площадке полно народа, вижу знакомые лица. Мы выходим из машины под громкий хохот и какие-то непонятные возгласы. Знакомые ребята тычут в меня пальцами и ржут. Я ничего не понимаю, думаю, что у меня что-то не так с внешним видом. Но нет, всё в порядке.
– Владик, чего ты ржёшь? В чём дело?
Владик Лихачёв, мой давний приятель хриплым, прокуренным голосом сообщает:
– Старик, зря ты так расфуфырился. Концерт накрылся медным советским тазом.
– Как накрылся? Ты что, шутишь? Или обкурился?
– Если бы. Концерт отменили, а Питерсон с командой уже в самолёте летит домой.
Во мне всё опустилось. Как так? Почему? Что произошло? За что нас всех так наказали?
Я пришёл в себя, и все эти вопросы обрушил на, уже всё знающий, народ. Оказалось, что в отличие от Таллинна, где музыканты были поселены в престижный отель «Таллинн», Питерсону в Москве предложили гостиницу «Урал». Ему музыканту с мировым именем, королю джазового фортепиано, миллионеру предложили заштатную гостиницу. Норман Гранц, как продюсер Питерсона, решил, что при таких обстоятельствах, они вынуждены отменить все концерты в СССР и улететь немедленно.
КА-ТА-СТРО-ФА!!! КРУШЕНИЕ МЕЧТЫ!
Какой позор! В очередной раз была доказана громадная роль бездарных личностей в истории. Если конкретно, то в истории джаза в России. Какие-то нулевые, бездарные чиновники из Госконцерта, из Министерства культуры, из МИДа своими идиотскими действиями оскорбили величайшую творческую личность, разрушили мечты сотен людей о встрече с живой легендой джаза. Людей, для которых джаз был основой жизни, мировоззрения, культуры. Из груди рвалось: Сво-ло-чи! Мер-за-вцы! Ком-му-ня-ки! Хамьё!
Народ не расходился, не веря до конца в то, что произошло. А тут ещё прибежал запыхавшийся человек с билетом в руке, радостный, счастливый, что попадёт-таки на концерт. Узнав, что произошло, он закричал, потом завыл и слёзы потекли из его глаз. Оказалось, что билет он за бешеные деньги купил с рук за углом театра. Там обосновались барыги-подонки, которые прекрасно знали об отмене концерта, но впаривали билеты втридорога, а то и больше, ничего не подозревающим истинным любителям джаза. Стыдно, горько и обидно.
Время шло, и было ясно, что чуда не произойдёт. Народ стал делиться на группы для того, чтобы отправиться заливать горе. В нашей компании среди пострадавших был Юра Гришков. Он жил недалеко, на Арбате, дома у него было много винила и записей. Он предложил устроить концерт Питерсона у себя дома. Нас собралось человек десять-двенадцать, и мы дружно направились в сторону Арбата, тормознув по дороге в гастрономе.
Со столом распорядились быстро, раскупорили бутылки, выстроили из плавленых сырков что-то вроде мавзолея, горкой насыпали конфет. Юра возился с техникой, перебирал пластинки и катушки в поисках наиболее подходящей музыки для начала.
– Народ, живой концерт Питерсона в Москве не случился, а я сейчас поставлю живой концерт Питерсона в Чикаго, записанный в 61 году.
Кто-то вставил:
– Да, там, к счастью, не было нашего Госконцерта и гостиницы «Урал».
– А с кем он играет?
– С ним Рэй Браун на басу и Эд Тигпен на барабанах. Я для начала и под наше грустное настроение поставлю Wisper Not. Нет возражений? Итак, концерт Оскара Питерсона в Москве начинается!
Неторопливо, тонко зазвучала тема. Питерсон в свойственной ему манере украшал тему мелизмами, рассыпчатыми пассажами и мягкими, изысканно тушированными аккордами. Объёмный, выпуклый звук контрабаса Рэя Брауна заполнял комнатное пространство и будоражил сознание. Эд Тигпен играл, именно играл, щётками на барабанах, создавая очень важный пульс для темы и тем самым деликатно подчёркивая её красоту. Во всём торжествовал безупречный вкус.
С первых звуков музыки в комнате воцарилась тишина. Все внимательно слушают, кто-то с закрытыми глазами, кто-то шевелит губами, повторяя за музыкантами тему. И вот кода! В динамиках звучат аплодисменты – это же живой концерт, и все в комнате начинают восторженно хлопать.
Под эти аплодисменты мне захотелось сказать что-то духоподъёмное.
– Народ, давайте выпьем за нашу победу. Я считаю, что мы действительно победили. Печально, что наша мечта не сбылась, что концерт не состоялся, но мы сами себе доказали, что многое можем, если мы вместе. А Питерсон в результате этой истории ещё больше с нами, чем был раньше. Выпьем за Питерсона, который всегда с нами. Юра, включай! Концерт Питерсона в Москве продолжается!
Москва, 27 – 29 января, 2019
